Фазир Муалим – поэт из Дагестана, живущий в Москве. Он говорит, что человек всегда находится под пристальным вниманием, что глупость – это отсутствие Бога, что нужно спрашивать свое сердце, если даже тебе советует величайший в мире авторитет. Названия его книг и произведений тоже говорящие: «Записки современного суфия», «Великий Сирота», «Мне плакать – хорошо», «В добровольное изгнание», «И так далее». Расспрашиваем Фазира Муалима о том, что он любит в литературе и как видит писательский труд.
1. Какого рода литературу ты любишь и почему?
Я не могу сказать, что я люблю литературу. Другие любят больше – и я отступаю. Я вижу, как они влюблены в литературу, в чтение. Есть люди, которые, если надолго их оторвать от начертанного слова, с ума сойдут. От тоски и голода глаз они готовы читать что угодно: газеты, инструкции, рекламки. Я восхищаюсь такими людьми. Но сам я другой и не могу так любить. Я люблю другие вещи – непойманные. Поэзию, например, или театр. Но больше всего я люблю думать. Мне в шутку однажды сказали, что я человек бесписьменного сознания. Мне нравится такое определение себя. Потому что я, действительно, глух к эстетике чтения. Я в книге ищу откровения. Если нет его, то такая книга – милая сплетница, болтушка.
Книга – попытка посадить Истину в клетку. Но Истина – воздух, Истина – вода: просачивается, улетучивается. Истина – океан, а книга берет каплю из океана и выдаёт её за весь океан.
И всё-таки, если бы ответить в одном предложении, какую литературу я люблю – я люблю литературу, которой тесно в книге.
2. Три самых любимых книги. И главное – почему каждая из них?
Несмотря на то, что я себя представил как агента бесписьменного сознания (некоторым даже рудиментом современного сознания), у меня тоже есть любимые книги.
Прежде всех других – «Мекканские откровения» Мухйидина ибн Араби из Мурсии. Это единственная книга, читая которую, я боялся, что она кончится. Книга, от которой, когда читал её в первый раз, я бы не смог оторваться, если вдруг земля сотряслась или заполыхала. Эта книга – как будто потолок вдруг разломился и расступился, и «открылась бездна звезд полна».
Другая моя любимая книга, к которой я периодически возвращаюсь – Книга Экклезиаста. За что люблю? За слёзы – «а утешителя у них нет».
А ещё я люблю «Поэму без героя» Ахматовой. Но если бы условием поставили взять с собой три книги на необитаемый остров (стандартная, но неестественная ситуация), я бы выбрал сказки Андерсена. Хотя бы одну – «Снеговик», или «Русалочку», или «Пропащую» – да любую. А «Поэму без героя» (заодно и некоторые цветаевские поэмы) выучил бы наизусть.
3. Самые важные для тебя слова о творчестве, которые всегда с тобой и помогают тебе в трудные моменты.
Единственная моя трудность, вернее не единственная, а большая и мучительная – неумение сосредоточиться. То есть леность. Поэтому я себе стараюсь напоминать: «Сила воли есть Бог». Это слова одного индийского суфия, мистика и музыканта Инайят Хана.
Но одно дело знать, а другое – следовать. К сожалению, я себя тайно тешу мыслью, что всё успеется, что жизнь вечна. А жизни на самом деле может и не случиться вовсе, если не проявить волю. Жизнь накатывается и собирается, сгущается из воли.
4. Почему ты начал писать?
Как я стал писать, я не знаю, не помню. Я не заметил. Так же как я не заметил, как стал ходить, например. Помню, что очень боялся, что не смогу пойти. Но потом что-то меня подхватило, и я побежал. Может, это отец был, а может – воля.
Однажды я наблюдал, как дождевой ручей протекал по стамбульской улице. Встретил на пути небольшой камушек, но не смог его снести. И вдруг ручей заговорил с камнем. Я тогда понял, что язык или речь появляется из(-за) препятствия. Я недаром указал, что улица была стамбульская. Я не знал турецкого, но гулял по улицам, а слух мой настроен был «поймать» язык. Ловил турецкий, а поймал язык ручья.
Так же из препятствия возник и мой русский язык. Когда мы переехали в город, я три года молчал, потому что не знал языка: прислушивался. Мне было девять лет, а в двенадцать я вдруг заговорил. Однажды к нам в класс перевели мальчика из другой школы. Он не знал, что я «неговорящий» и попросил меня что-то спросить у соседа рядом. Я вдруг почувствовал себя как почка на ветке: если сейчас не лопну, то уже – никогда. И я сказал.
Я думаю, что писать я тоже начал оттого, что было трудно понять, о чём говорят вокруг. Ведь человек, когда пишет, сужает мир.
5. Что для тебя – самое большое удовольствие в том, чтобы быть писателем?
Я не думаю, что я писатель. Был бы писателем, я бы написал книгу под названием «Ты что-то сказал, Сулейман?»—
6. Есть ли в твоей жизни какая-то интересная или удивительная история, связанная с книгами, писательством, библиотеками или подобным, которой можно поделиться?
В детстве, когда я только записался в библиотеку, но ещё не знал русского языка, я брал книги и просто листал их. Не с картинками книги – вообще без картинок, с буквами и словами, с заголовками. Мне и сейчас иногда кажется, что, чтобы понять книгу, необязательно её прочитать. Это как некоторые люди понимают друг друга без слов. Или как в суфийских братствах шейх передаёт знание ученику через прикосновение или взгляд.
7. Художественный мир каких книг – твой любимый? Тот, в котором хотелось бы пожить подольше.
Пожить я хотел бы в книгах Достоевского. В них много страстей. Мне нравится это, потому что это знакомо.
А ещё больше я хотел бы проникнуть в «Поэму о скрытом смысле» Джалалуддина Руми. Этот же мир мне нравится потому, что он незнаком – только предугадываешь его, предполагаешь. Но я на персидском не читаю, а подстрочники многое утаивают и искажают.
8. Как бы ты сам описал себя и то, что ты делаешь?
О себе. Мне кажется, что я человек поклоняющийся, если можно выделить такой вид. В поисках света закрывающий глаза. Стихи для меня – тоже закрывание глаз, ослепление. Закрываю глаза, чтобы идти наощупь. Закрываю глаза, чтобы идти на запах. Запах – дух – воля.
Читайте Фазира Муалима:
«Записки современного суфия» Фазира Муалима
Статьи Фазира Муалима о театре